Дирк громыхал на кухне посудой. Эрн лежал уткнувшись подбородком в подушку и смотрел в окно, даже отсюда видно было, как по краю неба ползёт, словно огромная неуклюжая гусеница, серое дымовое облако, как оно растягивается, смазывая краски заката… И внутри Эрна росла необъяснимая уверенность в его причастности к взрыву. Это ЕГО костер, ЕГО дым. Эрн попробовал представить себе, что дым, стелющийся над горизонтом, обретает осмысленные очертания. Трёх букв. Трёх букв его имени. Э. Р. Н. Три буквы написанные в небе. Три буквы написанные дымом и кровью… Ведь там находились какие-то люди, персонал, обслуживающий рабочий блок, много людей…
Это было невероятно, но дым начал слушаться Эрна, подчиняться его мысленному приказу как змея дудочке заклинателя. Он сначала вытянулся вдоль горизонта в длинную полосу, затем она изогнулась, порвалась в нескольких местах, и вскоре три огромные буквы, отчетливые, точно выведенные первоклассником в линованной тетрадке, повисли в небе над Городом…
Э.Р.Н.
Он вздрогнул и упал лицом в подушку.
— Господи… Господи… — шептал он, приходя в отчаяние. До него наконец-то дошло. Теперь он был в этом совершенно уверен. Он болен. Неизлечимо. И очень скоро умрет. Сначала этот загадочный гной на простынях… Теперь вот помешательство.
«Я определенно лишился рассудка…» — думал мальчик, — «…и мне просто мерещатся буквы в небе, ведь не может же быть, чтобы я их НАПИСАЛ… Это НЕВОЗМОЖНО!»
6
После несчастья с Аль-Марой, Кирочка старалась ни с кем больше не сближаться.
— Вот об этом я и предупреждала вас, лейтенант Лунь, — говорила ей, печально качая своей всегда безупречной головой в венке толстых седых кос, полковник Айна Мерроуз, — привязанности ослабляют нас, делают уязвимыми для чьих-то слов и поступков, несчастными или счастливыми в зависимости от чьих-то действий… Они лишают нас собственной воли.
Кирочка вышла на балкон. Она снимала квартиру в элитном секторе недалеко от Центра. Облокотившись на сплошное бетонное перекрытие, она закурила и принялась смотреть вдаль. Отсюда, с сорок первого этажа Город был виден весь почти, как на ладони, и пятиконечная звезда расходящихся от Вокзала Прощаний железнодорожных колей, и купола Собора Истинной Веры, и парк Первых Свиданий с тенистыми клёнами и вечно холодными мраморными статуями… Взгляд Кирочки блуждал спокойно, без напряжения плыл над Городом… Она курила, и дым папиросы тянулся тонкой струйкой вверх, ветер играл им, точно развязавшейся капроновой лентой.
Вдруг нечто необычное привлекло внимание Кирочки. Она смотрела на горизонт; в Городе его ровная полукруглая линия всегда ощерена неровными зубами высоток — точно челюсть акулы; там, вдалеке, где обычно всегда спокойно курились гигантские трубы ТЭЦ, теперь низко повисли густые тёмно-серые дымовые облака. Они приобрели, наверно, по прихоти ветра, такую удивительную форму. Кирочка стояла и, защитив глаза ладонью от света, глядела вдаль. В небе над горизонтом можно было прочесть имя.
Э. Р. Н.
7
Томми, как обычно, ждал Эрна на парковке около гипермаркета «ЕстьВсё». Отсюда было рукой подать и до границы жилого квартала, где пролегали излюбленные ими трубы теплотрассы, и до парка, и до кирпичного дома-точки, в котором почти всегда был открыт настежь люк для выхода на крышу, где Эрн любил сидеть на широком карнизе, свесив ноги вниз, а Томми всегда стоял поодаль, не решаясь подойти к краю… Поэтому встречаться именно здесь, у гипермаркета, было очень удобно.
Томми стоял и, щурясь от солнца, всматривался в дымку тёплого летнего дня над перекрестком, откуда должен был появиться Эрн, тоненький, в футболке слегка большей по размеру, чем нужно, в бледно-голубых джинсах с потертостями на коленях и легким клешем. Эрн задерживался. Томми со вздохом опустился на поребрик и, раскрыв хрустящий пакет, принялся за чипсы.
— Хомячишь? — Он обернулся, услышав знакомый чуть насмешливый голос.
— Ты откуда появился? — сконфуженно спросил Томми, — Я что-то тебя не видел…
— Протри очки, — сказал Эрн, — присаживаясь на разогретый асфальт рядом с приятелем, — я на трубах был.
— Один? Что ты там делал?
— Думал. — Эрн подобрал небольшой камушек и подбросил его на ладони, — мне нужно теперь очень много думать…
Он замолчал, разглядывая камушек.
— В каждом предмете, толстый, содержится огромное количество информации. Так много, что с ума сойти… Взять, вот, к примеру, этот камень: его цвет, гляди, он ведь весь неоднородный; форму — ты видишь? — на его поверхности бесконечное количество неровностей, их все невозможно запомнить, даже если битый час пялиться на него; вещества, из которых он состоит… Можно целую книгу написать про один такой камень, но никому ведь дела нет до него, он лежит себе и лежит, я его вот сейчас возьму и брошу, и чёрт с ним. А таких камней миллионы, и деревьев миллионы, и облаков. Мы проходим мимо всего этого и видим только самую малость, только обложку этой книги, которую можно написать про любой предмет, потому что мы слишком быстро на все смотрим, мы спешим. Взглянули, ухватили самую главную идею — это камень! — и пошли дальше… Ну всё… — Эрн в последний раз взглянул на камушек и выбросил его. — Довольно философии. Я колы хочу.
Они поднялись и направились ко входу в супермаркет. Пройдя через стеклянные двери, которые распахивались сами при приближении людей, они оказались в просторном торговом зале. Пол здесь выложен был скользким кремовым кафелем, на котором нигде не было ни соринки, ни пятнышка; огромные ящики с отборными овощами и фруктами были украшены гирляндами искусственных листьев; ряды бутылок и упаковок на стеллажах стояли настолько ровно, что можно было подумать, будто к ним никто никогда не прикасается.
Проходя по ряду с фруктовыми соками в картонных коробках, вглубь, к тихонько гудящему холодильнику с газировкой, Томми сказал:
— По телеку иногда крутят рекламу, может, видел: мужик приходит в магазин за соком, становится напротив стеллажа, выбирает. Ну… часть соков стоит спокойно, типа это обычные соки, соки конкурентов, то бишь. А коробки с тем соком, который рекламируют, вдруг начинают пухнуть и лопаться, как шарики надувные, и из них прямо на мужика этого сыплются фрукты: яблоки апельсины, ягоды разные — ну то, из чего сок делается… Якобы он такой свежий и натуральный!
— Смешно, — согласился Эрн, — в рекламе часто чушь всякую несусветную показывают. Хотел бы я посмотреть на того мужика, если бы с ним такое на самом деле случилось. Он от этого сока наверняка как от огня побежал бы, а не стоял столбом, держа в руках коробочку и улыбаясь как идиот на камеру…
Мальчики дошли до лимонадов, взяли колу в блестящих алюминиевых банках, таких холодных, что они быстро покрылись седым налетом из микроскопических капелек и преспокойно отправились на кассу. Вдруг позади них раздался хлопок. Потом ещё один. И ещё. Пронзительно завизжала какая-то женщина, раздался дробный стук каблучков по кафельному полу. До Томми и Эрна донеслось несколько крепких словечек, произнесенных испуганным мужским голосом. Потом тяжёлый топот мужских ботинок. Хлопки не прекращались, они раздавались с частотой примерно раз в пятнадцать секунд, и к ним добавился стук чего-то упругого, падающего на пол с высоты. Из прохода с фруктовыми соками в панике выбежало несколько человек.
— Пошли посмотрим, что там случилось! — Эрн потянул приятеля за рукав.
— Я боюсь… — сказал Томми, — Вряд ли что-то приятное, раз они так бегут…
— Да брось ты, самое интересное в жизни можно пропустить, если всего бояться. Идём!
По мере того, как они приближались к сокам, хлопки становились всё громче, а навстречу им по кафельному полу катились фрукты: яблоки, апельсины, персики…
— О, Господи! — воскликнул, заглядывая в проход, Эрн.
Зрелище, представшее перед его глазами, было одновременно и завораживающим, и жутким. Стоящие на полках пачки с соками вдруг ни с того, ни с сего начинали набухать, раздуваться, дрожать и подпрыгивать на месте, точно приготовляющийся попкорн; они выпячивали вперед картонные стенки так, как будто неведомая сила распирала их изнутри, а потом, достигнув предела своей прочности, с громкими хлопками лопались, и на пол потоками сыпались из них зелёные яблоки, круглые золотистые апельсины, глянцевые помидоры… Ударяясь об кафель они иногда разбивались, разбрызгивая повсюду ароматный сок, подпрыгивали словно мячики, катились по проходу…
— Бежим! — вскричал Эрн, когда его внезапно обдало фонтаном зрелой крупной вишни из очередной лопнувшей упаковки.
— Что ещё здесь такое?! — из соседнего прохода вынырнула крупная дама в белой блузке с косыночкой под воротником и с бейджем на груди — смотритель торгового зала. При виде отборных фруктов, бьющих струями в буквальном смысле из ниоткуда, глаза её стали совершенно круглыми.
